Она не в той хижине. Она в своей гостиной, а от того ужасного события, оставившего неизгладимый шрам на ее жизни, ее отделяют два десятилетия и почти пять тысяч миль. С тех пор произошло немало страшных событий, но ни одно из них не шло ни в какое сравнение с тем, первым.
Амарок тоже где-то рядом. Когда он заставил ее лечь, то сказал, что останется. Она была уверена, что он не солжет, так что в данный момент она, скорее всего, в безопасности, но ей не давала покоя мысль, что кто-то другой — та, которой принадлежала эта рука — только что потерял жизнь.
Дыши глубже, Эвелин, дыши носом. Вдох — выдох. Ты же знаешь, как это делается.
У нее давно уже не было приступов паники, но они часто случались с ней в ранние годы. Она научилась справляться с ними, особенно в последнее время, но только благодаря тому, что стала старше и могла более трезво взглянуть на то, произошло тогда в Бостоне. Отсеченная конечность отбросила ее назад, вернула в то жуткое время, напомнив ей, что прошлым летом Джаспер объявился снова и рыщет где-то поблизости.
Смерть Лоррейн и отсеченная кисть — не его ли рук дело? Эвелин не могла не задать себе этот вопрос, тем более что пальцы этой отсеченной кисти были специально сложены и склеены скотчем в оскорбительном жесте. Убийца явно сделал личное заявление — и кто, если не Джаспер? Тот, кого она узнала столь близко в течение тех трех дней в хижине, никогда бы не позволил ей остаться в живых, даже спустя все эти годы. Он доказал это, выследив ее пять месяцев назад.
— С тобой все в порядке?
Амарок. Слава богу, он здесь. Хотя темнота скрывала его, по его серьезному голосу Эвелин поняла, что он устроился в кресле в углу. Никто из них обоих не был готов вернуться в спальню. Как только он закончил осмотр места преступления — в том числе упаковал в пластиковый пакет отсеченную конечность, которая теперь лежала в его грузовике, чтобы утром кто-то мог отвезти ее в Анкоридж, — он закрыл дверь в ту часть дома. Утром, немного отдохнув и набравшись мужества, Эвелин упаковала сумку и перебралась к Амароку — на время, пока не станет ясно, что происходит. Тогда она решит, что ей делать дальше.
Когда он предложил ей пожить у него, она согласилась почти сразу. Идти ей было некуда. Да и где еще она бы почувствовала себя в безопасности, как не рядом с ним.
Джаспер, или кто бы это ни был, вторгся в ее дом, разрушил ее хрупкое спокойствие. Что из того, что ее дом оборудован сигнализацией? Преступник взломал замок задней двери и отключил ее. Времени, чтобы это сделать, у него было предостаточно: весь день она провела на работе и вернулась домой лишь поздно вечером.
Сержант подождал, пока она соберет вещи, и его присутствие вселило в нее уверенность, что хотя бы в ближайшие несколько минут ничего страшного не произойдет. Увы, при этой мысли Эвелин почувствовала себя эгоисткой. Бедная Лоррейн. И Даниэль.
Эта рука, эти ногти, покрытые бордовым лаком, явно принадлежали женщине гораздо более молодой, нежели Лоррейн. Эвелин не сомневалась, что Даниэль тоже мертва.
— Эвелин?
Она ответила не сразу. Сначала вытерла с верхней губы капельки пота и попыталась взять себя в руки.
— Да, со мной все в порядке.
— Ты уверена?
— Да.
Ему лучше не знать, что эта жуткая находка разрушила ее душевное равновесие, которое она изо всех сил пыталась обрести все эти годы. Она делала все возможное, лишь бы только забыть, что когда-то случилось с ней, и если не забыть, то хотя бы осмыслить — именно по этой причине она выбрала для себя жизненный путь, какой никогда бы не выбрала в иных обстоятельствах. Было просто несправедливо, чтобы после всех этих лет и усилий Джаспер вновь напомнил о себе прошлым летом и проследовал за ней до самой Аляски.
— Ты поспала совсем мало.
Возможно, но она нарочно отказалась от предложенной им снотворной таблетки. Это лишь ухудшило бы ее способность мыслить и двигаться. Что ей совсем ни к чему Амарок не понимал, с чем она столкнулась, насколько для нее важно всегда сохранять бдительность. В отличие от других психопатов, которых она изучала, Джаспер умел расположить к себе кого угодно. Острый ум, обаяние и общительность — когда-то именно это отчасти привлекло к нему и ее саму.
Второй раз она не позволит себя обмануть…
Кстати, это напомнило ей, что, когда она легла, в руке у нее был пистолет. А сейчас не было. Она похлопала вокруг себя, но ничего не нашла.
— Где мой пистолет?
— Здесь. Когда ты уснула, я его убрал. Не хотел, чтобы ты выстрелила в меня, когда я встал ночью, чтобы пойти в туалет.
Сердитый, что она, пошевелившись, разбудила его, Зигмунд спрыгнул на пол.
— Я бы выстрелила только в том случае, если бы ты попытался что-то со мной сделать, — сказала Эвелин. — После того, через что я прошла, я могу застрелить кого угодно. Вот если бы это был Джаспер!
Похоже, ее холодная решимость его потрясла. И она поняла почему. Желание прибегнуть к насилию встревожило даже ее. Но она была убеждена: единственно верный способ избавиться от монстра, который когда-то издевался над ней, — это положить конец его жизни. Кому как не ей знать, сколько психопатов, получив едва ли не пожизненный срок, всеми правдами и неправдами добивались условно-досрочного освобождения.
— С какой стати я должен пытаться что-то с тобой сделать? — спросил Амарок.
Он, конечно, не станет. Она знала разницу между ним и Джаспером, между ним и другими заключенными в Ганноверском доме. По крайней мере ее сознательный ум это знал. Над тем, что творилось в ее подсознании, она была не властна, иначе бы она наверняка занялась с ним любовью прошлой ночью.