Ее худший кошмар - Страница 53

— Пусть это послужит этому ублюдку уроком.

Эвелин покачала головой.

— Нет, с него хватит. Проверьте, нужна ли ему медицинская помощь, и отведите в камеру.

— Оно того стоило.

Хотя он согнулся пополам, а из носа и рта у него бежала кровь, Хьюго продолжал хохотать. Он был явно горд собой.

— На вкус сущая конфетка! Буду еще несколько недель дрочить, вспоминая эти секунды!

Ощущая себя самой большой дурой в мире, Эвелин расправила юбку. И как только она клюнула на его удочку? Ведь ее же предупреждали!

— Больше я с тобой встречаться не буду, — сказала она Хьюго. — Я передам тебя другому психологу.

Ей казалось, что он и сам уже это понял и смирился, но не тут-то было. Его лицо тотчас приняло оскорбленное выражение.

— Погоди! Это почему? — морщась от боли, он выпрямился. — Я сдержал свое слово. Я не сделал тебе больно. Подумаешь, всего один поцелуй! Что значит всего один поцелуй для парня, которому до конца его дней сидеть за решеткой? Невелика цена, чтобы узнать правду, не так ли?

Эвелин тыльной стороны ладони стерла со щеки его слюну.

— Ты думаешь, я тебе поверила?

— Ты должна поверить! — крикнул он. — Я пытаюсь тебе помочь. Это был Джаспер, как я и сказал. Клянусь господом богом!

Он сказал «Джаспер»? Эвелин закатила глаза.

— Уведите его отсюда, — распорядилась она.

Охранники выволокли Хьюго в коридор. Но молчать он не собирался.

— Погоди! — кричал он. — Вскоре сама увидишь!

* * *

Эвелин сидела в ванне Амарока, подставив спину струям горячей воды. Над ней находилась полочка с туалетными принадлежностями — бритвой, кремом для бритья и зеркалом. Здесь, в ванной, Амароком пахло сильнее, чем в остальном доме, и этот запах утешал ее и успокаивал.

Мрачно положив подбородок на колени, она наблюдала, как вода стекает в сливное отверстие. Она уже слишком долго сидит в ванне, пора вылезать. Хватит понапрасну тратить горячую воду. Увы, она не могла заставить себя покинуть пределы ванной комнаты. После случая с Хьюго у нее произошла короткая стычка с Фицпатриком. Затем каким-то образом она смогла самостоятельно выйти из тюрьмы, приехала домой к Амароку и даже открыла дверь ключом, который он ей дал. Но стоило ей оказаться в стенах его дома — слава богу, одной, так как он еще не пришел с работы, — как от ее самообладания ничего не осталось.

Она раз за разом намыливалась, как будто это могло помочь ей смыть с кожи следы прикосновений Хьюго и особенно воспоминания о его омерзительном поцелуе. Увы, сколько бы раз она ни смывала с себя мыльную пену, ей не становилось лучше, она не чувствовала себя чище.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Что забыла девушка из хорошей бостонской семьи, да еще со степенью по психиатрии, в заснеженной Аляске? Зачем тратит свое время на мужчин, которые в лучшем случае безразличны к ней, а в худшем готовы изнасиловать ее и убить, причем самым садистским образом? Каких успехов она надеется добиться, работая с «неизлечимыми»? Неужели она думает, что способна тем самым кого-то спасти?

Получалось же с точностью до наоборот. Она чувствовала себя виноватой в смерти Лоррейн, да и Даниэль тоже, пусть даже лишь потому, что Ганноверский дом возник здесь ее стараниями. Не сражайся она так яростно и публично, не начни она свою войну против тех, кто начисто лишен совести, делай она свое дело тихо и незаметно — и ничего бы не произошло. Хотя кто знает?

Закрыв глаза, Эвелин подставила лицо под капли воды. Хватит корить себя! Живо прекрати! Она создала лишь Ганноверский дом, а не монстров, которые теперь в нем обитали. Кто-то ведь должен решать проблему психопатии!

Раздался стук в дверь.

— Эвелин! С тобой все в порядке?

Черт. Вернулся Амарок, она же была не готова к встрече с ним.

— Да! — Черт побери эту гнусавинку в ее голосе, выдававшую ее с головой. Он поймет, что она плакала. — Все в порядке.

— Я слышал, что случилось в Ганноверском доме.

Хотя она и надеялась, что он не станет ее отчитывать, сочувствие было еще хуже. Критика заставит ее занять оборонительные позиции. Сочувствие же чревато тем, что она вновь расплачется.

— От кого ты это узнал?

— От Фицпатрика. Я приехал, чтобы поговорить с работниками столовой, которые последними видели Лоррейн, и, выходя оттуда, столкнулся с ним. Он сказал, что на тебя напали.

Интересно, сказал ли он, что причиной всему ее неспособность помешать другим играть на ее эмоциях? Она как наяву услышала, как Хьюго прошептал ей на ухо: «Это Фицпатрик. Он настоящий сукин сын, извращенец и садист».

Ей было понятно, откуда у Хьюго такое мнение. Фицпатрик изучал боль и ее влияние на психопатов. Неужели Хьюго и впрямь надеялся, что она поверит ему, что Лоррейн убил Фицпатрик? Боже, она рисковала своей жизнью, своим душевным спокойствием, чтобы услышать очередную ложь больного ума.

— Я сама виновата, — призналась она.

Амарок не стал с ней спорить.

— Одного не могу понять — зачем? Зачем тебе понадобилось рисковать собой?

Она не стала объяснять этого Фицпатрику, но сейчас она в доме Амарока и потому считала себя обязанной ответить на его вопрос.

— Наши беседы записываются. Понятное дело, он не мог сообщить мне, как он попал в список к Даниэль. Он мог сделать это лишь с глазу на глаз. А еще он утверждал, что располагает информацией об убийствах.

Амарок никак не отреагировал на ее слова. Возникла гнетущая пауза.

— Он сказал тебе что-то важное? — спросил он наконец.

— Нет.

— Уверен, почти каждый из этих типов готов утверждать что угодно, лишь бы только положить на тебя свои лапы.