Ее худший кошмар - Страница 90

— Потому что… — Это заговорил Рассел. На его пухлой физиономии читалась растерянность. Он никак не ожидал, что Престон займет ее сторону.

— Эвелин никогда не сделает ничего такого, что поставило бы Ганноверский дом под удар, — заявил Престон. — И мы все это прекрасно знаем.

— Она могла не отдавать себе отчета в своих действиях, — возразил Фицпатрик.

— Это твое личное мнение, — продолжал Престон. — Я не верю, что она подписала этот приказ. Ибо тем самым она поставила бы под удар все, что сама же создала. Зачем ей мстить Хьюго?

— За то, что он набросился на нее! — воскликнул Фицпатрик. — Ты сам это видел. Мы смотрели видеозапись.

Эвелин впилась ногтями в ладони. Надо отдать Фицпатрику должное — он основательно подготовился к совещанию. Увы, его подготовка, похоже, возымела обратный эффект — по крайней мере на Престона.

— На записи видно, как она почти сразу поднялась на ноги и в сложной ситуации сохранила самообладание, — произнес Престон. — Если она хотела наказать Хьюго, зачем ей рисковать собственной карьерой, переводя Гарзу из одиночной камеры в общую, когда она просто могла дать возможность надзирателям поработать дубинками? Вместо этого она пресекла уже первые попытки насилия. Если она поступила так, зачем ей было посылать в тюремный двор Энтони Гарзу, чтобы он пырнул Хьюго? Тем более зная, что пятно за этот перевод ляжет на нее? Это же полная чушь!

В кабинете установилась гнетущая тишина. Фицпатрик повернулся к Грегу и Расселу. Эвелин подумала, что сейчас он затронет главную тему — кто мог подделать ее подпись. Но нет. Он стал дальше развивать свою тему.

— И все-таки я считаю, что она должна взять отпуск. Вы двое, вы ведь согласны со мной?

— Какая разница, кто согласен, а кто нет — по крайней мере в этой комнате, — опередил их Престон. — Ее нанимал не ты, а федеральные власти. И даже если бы этот вопрос был поставлен на голосование, я уверен, что Стейси, будь она здесь, высказалась бы в защиту репутации Эвелин и ее преданности делу. Я бы даже сказал, ее самопожертвования ради блага нашего учреждения. То есть голоса разделились бы поровну.

— Тебе больше нечего сказать? — выкрикнул Фицпатрик. — Вспомни, ведь она перевела сюда Гарзу, как если бы… как если бы ее мнение было единственно верным.

— Что до меня, то если ей хочется изучать Гарзу, то пусть она его изучает. Это ее право. Устав не требует единодушного одобрения кандидатур наших пациентов. Это было твое предложение, и мы согласились, сочтя его разумным. Да, сотрудничество делает нашу команду сплоченной, но… это первое учреждение подобного рода. Именно это и привлекло нас сюда — возможности реализовать себя, делать что-то новое. Не будь мы готовы время от времени идти на риск, мы бы здесь не работали. Что касается меня, то я не вижу преступления в том, что Эвелин нарушила придуманные тобой бюрократические препоны. — Престон встал. — Насколько я понимаю, ты слегка раздражен, поскольку обожаешь всевозможные протоколы и процедуры. Но, боюсь, ты зашел слишком далеко. Ну да хватит об этом. Меня ждет напряженный день. Я также уверен, что Эвелин не терпится заняться поисками того, кто поставил под приказом ее имя. Если мы закончили, то я, пожалуй, приступлю к работе.

Фицпатрик преградил ему путь.

— Я пожалуюсь в Федеральное управление тюрем.

— Жалуйся. Твое право, — сказал Престон и жестом указал на Эвелин. — Но на твоем месте я бы не начинал эту битву — «я» или «она». Если ты надеешься одержать верх, значит, ты понятия не имеешь, с какой страстью она предана своему детищу. И если вопрос встанет, она или ты… — Престон не договорил. Лишь пожал плечами и вышел.

Если честно, Эвелин не ожидала, что он займет ее сторону. Ей казалось, что для него на первом месте — четверо его мальчишек, которых они с женой привезли сюда. Ей и в голову не могло прийти, что он замечает ее преданность делу. Тем не менее она была ему благодарна. В кои-то веки он поддержал ее в тот момент, когда решалась ее судьба.

— Как только что сказал Престон, меня ждут срочные дела, — сказала она остальным и, всем видом давая понять, что разговор окончен, взяла портфель. Все промолчали, но прежде чем Эвелин вошла к себе в кабинет, ей помахала Пенни.

— Кортни Лофленд на первой линии.

Эвелин не сразу вспомнила имя. Мысли ее были заняты тем, что только что произошло и как ей узнать, кто же стоит за подделанной подписью. Она очень надеялась, что Гленн что-нибудь откопает. Работая с заключенными, он наверняка слышал и видел то, чего не видела и не слышала она.

— Кортни?

— Ну да, жена Энтони Гарзы.

— Все остальные звонки подождут, — сказала Эвелин и закрыла за собой дверь кабинета.

* * *

У двери палаты Хьюго стоял охранник. Будь состояние пациента лучше, их было бы двое. Один охранник — свидетельство того, что дела его так плохи, что правительство решило не тратиться на второго стража.

Амарок показал служебное удостоверение. Охранник кивнул, и он плечом толкнул дверь. Глаза Хьюго были закрыты, и он никак не отреагировал на появление гостя.

Амароку же было неловко, что он должен потревожить человека, чья жизнь висела на волоске. Хьюго был бледен как простыня, на которой он лежал. Но именно его плохое состояние и заставило Амарока предпринять эту поездку. Если не поговорит с ним сейчас, кто знает, будет ли у него второй шанс.

— Мистер Эвански? — Никакого ответа. Амарок слегка потряс его за руку. Уж если он, бросив все дела в Хиллтопе, проделал путь до Анкориджа, он не станет ждать, когда Хьюго проснется сам. Потому что время на вес золота. — Эй!